Ольга Чигиринская - Шанс, в котором нет правил [черновик]
Эней слегка опешил. Если бы дело было в Корбуте — Эйдельман бы не предлагал, а требовал компенсацию сам.
— Что случилось? — спросил он.
— Насколько я понимаю, вы были ранены при исполнении обязанностей. Пани Войтович решила, что вы нуждаетесь в отдыхе, и…
— Нет-нет, она ошиблась. Я не ранен, я вообще не пострадал и…
— Ошиблась она или нет, желание исполнителя для меня почти закон. Если не является глупой или опасной прихотью, конечно, а я нахожу желание госпожи Войтович вполне разумным. Особенно теперь. Вы себя в зеркале видели?
Эней провел рукой по подбородку.
— Ну, я еще не брился…
— Вы бледны как опарыш. Что вы попали под Волну и нуждаетесь в отдыхе — видно невооруженным человечьим глазом. Да, кстати — господин Корбут отказался от претензий, расследование закрыто.
— Разве он уже встал?
— Ради такого случая — подняли ненадолго.
Эней усмехнулся. Он знал, как себя чувствует не в урочный час поднятый вампир. Только очень старый и хорошо себя контролирующий варк не подпишет в этом мутном состоянии все, что угодно, лишь бы его оставили в покое до выздоровления.
— И еще одно. Пани Войтович не настаивает на том, чтобы вы пришли — но очень была бы рада видеть вас на концерте. Как гостя. Я внес вас в списки, так что… подумайте.
— Спасибо, — кажется, этого Эйдельман не услышал, потому что отключился первым.
Эней положил на терминал руки и опустил на них голову. Ванда его переиграла. Она предложила цену, от которой он не смог отказаться: ничего.
— Anything you can buy I can buy cheaper.
I can buy anything сheaper than you.
— Fifty cents?
— Forty cents!
— Thirty cents?
— Twenty cents!
— No, you can't!
— Yes, I can, уes, I can!
И вот сейчас он стоял за линией, разделяющей свет и темноту, за спинами статистов, операторов, осветителей, в маленькой толпе допущенных на съемку. Ванда несколько раз улыбалась ему, именно ему. И Корбут видел это. Тухлая злость расползалась как вонь — но не могла заглушить пряного азарта, веселья и уверенности. И к концу дуэта (Anything you can sing I can sing sweeter. I can sing anything sweeter than you) ни у кого в зале не осталось сомнения, кто победил.
Корбут и Ванда, поклонившись, ушли с эстрады в разные стороны. Костя подал Ванде руку, когда она спускалась по лестнице. Эней поспешил ей навстречу — и вдруг заметил краем глаза среди корбутовских поклонниц блондинку лет тридцати. Лицо, определенно знакомое лицо, так бледно, что модная «поглощающая» пудра, рассчитанная на совсем другой цвет, не то что недостатки кожи, а саму себя скрыть не может — проступает как микроскопические крупинки соли. Как толстый слой крупинок. Жена Лота.
Корбут несколько секунд смотрел на Энея и Ванду в упор и улыбался, держа женщину за руку. Потом склонился к ее запястью в галантном поцелуе. Потом приобнял за талию и повел к выходу. Поклонницы стайкой потянулись за ними.
Эней знал, кто это. Служащая концертного зала, которая вчера поневоле сыграла роль сыра в мышеловке.
Зря он упрекал Корбута в глупости. Тот просто медленно учится.
— Я сейчас, — бросил Эней через плечо. Ускорил шаг. В спину ему закричал саксофон.
Blue mooooooon…! You saw me standing alooooone!
— Далеко ли собрались? — дверь, за которой исчез Корбут, скрывалась в черной кулисе, поглощавшей весь лишний свет и посторонние звуки. Между кулисой и дверью стояли Эйдельман и двое плечистых ребят, в которых Эней сразу признал коллег.
Коллеги были людьми. Оба. И от обоих исходил специфический запах. Одна из причин, по которым Эней и другие ученики Каспера не употребляли совершенно легальную, открыто продающуюся «струйку» — как раз этот запах. Как в комнате дешевого борделя, где неделю не проветривали. Впрочем, куда менее демаскирующие нелегальные коктейли ученики Каспера не употребляли тоже.
Следующие пять секунд были очень… оживленными. Когда к месту действия подоспели Ванда, Костя и Игорь, Эней уже даже продышаться успел и смог сказать:
— Я должен был попробовать.
— Я знаю, — Эйдельман дал своим ребятам сигнал отпустить его. Наклонился и участливо спросил: — Вам ничего не повредили?
От коврового покрытия шел душный, пыльный запах, которого вообще-то не было, пол здесь чистят хорошо. Это ковер из сна так вонял. Эней прикрыл глаза и произвел мысленную ревизию организма.
— Нет, спасибо.
Кто-то из японских поэтов сравнил боль со стальной хризантемой, во всяком случае, отец перевел это так. У Энея под диафрагмой располагался целый цветник, но сломать и вправду ничего не сломали.
— Я знал, что Корбут не удержится от какой-нибудь мелкой пакости, — пояснил Эйдельман. — А вас больше не связывает контракт. Я должен был подстраховаться.
— Понимаю, — Эней оперся на руки друзей и кое-как встал. Цветник решительно двинулся вверх по пищеводу. Эйдельман открыл перед Энеем дверь и сказал своим ребятам:
— Проводите.
Энея начало рвать прежде, чем он добрался до туалета. Кто-то протянул большой клетчатый платок. Детектив Новицкий пошел в телецентр не как в гости а как на работу — натощак. Платка вполне хватило. Приступ прошел, и Эней увидел, что благодетелем был Юлиуш.
— Крови нет? — спросил нанятый Эйдельманом коллега. С неподдельным таким беспокойством — видимо, за серьезную травму наниматель бы их тряхнул.
— Нет, — ответил Эней. Повернулся к Юлиушу. — Дзенькуе бардзо.
Юлиуш криво усмехнулся, развернулся и ушел.
— Я в гостиницу, — бросил он Ванде, проходя мимо.
Ванда теребила в руках реквизитный веер. Когда она успела его сломать — Эней не заметил. По правде говоря, было не до того.
— Что ты собирался делать, интересно? — доброжелательно спросил эйдельмановский охранник. Второй покосился на дверь туалета и тяжко вздохнул. У «струйки», помимо запаха, было некоторое количество других неприятных побочных эффектов. Эней знал, что минут через десять оба окажутся за этой дверью, оба будут завидовать ему, избитому — и был полон сочувствия.
— Сам не знаю, — сказал он. Отчасти все это было игрой. Отчасти. Эней и в самом деле хотел, всем сердцем хотел, чтобы Корбут не мог потребить именно эту женщину, именно сегодня. Но и убивать его сегодня было нельзя. Детектив Андрей Новицкий мог бы, тем более, что закон ему это позволял, а вот Эней, руководитель боевой секции подполья… Но детектив Андрей Новицкий должен был по меньшей мере попытаться.
Наверное, Ванда именно так и пела свою Тоску…
Эней сел на скамейку под табличкой «для курящих». Стальные хризантемы потихонечку складывали лепестки. Ванда медленно подошла. Забрала платок, выбросила его вместе с веером в мусорную корзину.
— Мне нужно переодеться, — сказала она. — Подождешь?
— А мне — умыться. Конечно, подожду.
Они перешли на «ты» так естественно, что сами этого не заметили. Как будто так было все время.
Игорь пошел за ней — его-то контракт никто не разрывал. Костя остался с Энеем.
Когда с обоими охранниками случилось неизбежное и боевик со священником остались вдвоем, Эней не выдержал.
— Ну что ты на меня так смотришь?
— Да не смотрю я на тебя, — Костя пожал плечом. — Делать мне теперь нечего, на тебя смотреть.
— Теперь?
Костя пошарил по карманам, сунул в рот сигарету, достал зажигалку, да так и не закурил.
— Я побаивался, что ты на это смотришь как на… очередной контракт. Ну вот есть такой пунктик у работодателя — сотрудник должен спать только с супругом, и при том другого пола. Я сейчас этот глюк не готов чинить. А в той книжке сказано «Любите друг друга».
— Там имелось в виду совсем другое. В той книжке.
— Да? — Костя чиркнул зажигалкой, затянулся. — У меня всегда было хреново с экзегетикой. Доминиканцы за голову брались от того, как у меня с ней хреново. Но ты нужен Ванде. Она сейчас тоже начнет переживать, что эта смерть из-за нее. Она-то агнец.
Из туалета вышел, пошатываясь, эйдельмановский охранник. Закурил. Лицо его было бледно, глаза покраснели.
— Какое же дерьмо эта «струйка»… — пробормотал он. — И как вы живете без стимуляторов, Новицкий?
— Каприз природы, — Эней пожал плечами. — Повезло.
По коридору прокатился сдвоенный стук каблуков. Звук ниже и тише — Цумэ. Звонче и выше — Ванда. На плече у Цумэ был чехол с концертным платьем. Весило оно, по прикидкам Энея, килограмм шесть — так густо было расшито голочипами, рисующими на хозяйке роскошные кринолины и многослойные буфы.
— В гостиницу? — спросил Игорь.
— Нет. Только не в гостиницу, — Ванда помотала головой.
— А куда?
— Куда угодно.
Эней оглянулся, почуяв чье-то еще присутствие. Эйдельман, — догадался он раньше, чем обернулся. И догадался правильно.
— А слабо было нанять старших? — спросил он.
— Нет, конечно, — Эйдельман улыбнулся. — Но закон распространяет право самообороны на любую агрессию старшего в отношении человека. А людей вы убивать не стали бы.
